четыре часа были в Сатке. На час задержались у Вилесовой горы, что на подходе к городу. Разведали, есть ли в городе правительственные войска или нет. Послали охотников. Оказалось, что нет никого. Вступили смело. На въезде в город «Императора» ждали атаманы Чумаков и Грязнов, он же князь Исетский. Некоторый люд, узнав о подходе «Императора Петра Фёдоровича» разбежался в страхе за свою жизнь, и не желая идти в его армию. Но таких было немного. Сатка бунтовщика ждала. Надежд на новую жизнь было много. Люду казалось, что с приходом Пугачёва заживут они свободно и справедливо, без бар и начальных людей. Народ частью сам собрался, частью его согнали по приказу атамана Кузнецова. Палили пушки, стреляли из ружей. Звонили колокола Троицкой церкви, построенной хозяином заводов, Лугининым. Виселица на заводской площади уже стояла, по приказу Пугачёва, переданному через гонца. Принесли из обоза походный трон «Императора» и установили в центре площади.

Один из казаков-гвардионов, в красивой и новой одежде, вышел по центру площади и громко начал читать с узорчатой широкой бумаги, которую он предварительно достал из резной деревянной шкатулки: «Божиею поспешествующею милостию, Петр Третий, Император и Самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский, Царь Казанский, Царь Астраханский, Царь Сибирский, Государь Псковский и Великий Князь Смоленский, Наследник Норвежский, Герцог Шлезвиг-Голстинский, Стормарнский, и Дитмарсенский, Граф Ольденбургский и Дельменгорстский, Князь Эстляндский, Лифляндский, Корельский, Тверский, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных, Государь и Великий Князь Новагорода Низовския земли, Черниговский, Ростовский, Ярославский, Белоозерский, Удорский, Обдорский, Кондийский и всея Северныя страны Повелитель и Государь Иверския земли, Карталинских и Грузинских Царей, и Кабардинския земли, Черкасских и Горских Князей и иных наследный Государь и Обладатель».

Народ слушая громкие титулы, притих. Пугачёв молча и чинно подошёл к трону, сел на него в окружении гвардионов из Яицких казаков. Был он в новом кафтане, трезв, молчалив и сосредоточен. Строго посматривал на народ, обступивший площадь и стоящий за спинами казаков. Рядом с троном стоял поп-расстрига Евлампий, сопровождающий Пугачёва во всех походах.

– Что, Иван Никифорович, оставил тут Иван Степанович Кузнецов врагов наших в здоровье или нет? Кто из местных купцов и приказчиков жив? Торжествует ли справедливость в этих местах? – уточнил Пугачёв у мятежного «полковника» Грязнова, при скоплении народа.

Спросил строго и громко, как и положено царю. При этом грозно осмотрев толпу саткинцев. Жители городка, от жёсткого и надменного взгляда, не успев оправиться от всех озвученных титулов, суетливо прижались друг к другу. Многие явно испугались. Однако все присутствующие, без исключения, жадно смотрели на живого «Императора», поедая его глазами. Не каждый день в городок такая особа приезжает и суд правит.

– Не знаю, батюшка. Здесь Иван Степанович голова. Сам недавно прибыл, за три часа до вашего царского въезда, – ответил, покорно поклонившись, «князь Исецкий».

– Ну, Иван Степанович, рассказывай. Да не вздумай лукавить! Если соврёшь что, то народ правду мне доложит! Народ всё видит! От его глаз никто и ничто не скроется. А мы все должны служить народу и правде! Для этого и призваны стоять над Россией, над нашим народом и беречь государство, – строго спросил Пугачёв у своего атамана, поставленного править в этих местах.

Толпа, услышав подобные слова, одобрительно зашушукалась, повеселела, начала переговариваться и весело топтаться на месте.

– Как вам, ваше Императорской Высочество, докладывал я в дороге, предателей здесь нет. Из купцов только Ширинкин под стражей сидит. Правда, люди говорят, что у Михельсона он служил. Против нас воевал. Сами решайте, что с ним делать, – спокойно, без подобострастия, ответил Кузнецов.

– Как, что делать? Судить надо за участие в войне против нас. Без этого никак, ежели моё Императорское слово нарушено. Я в своих манифестах всё растолковал. Где друзья и где враги рассказал. Ежели он против меня, законного Императора, воевал – это предатель и враг нашему трону. Начинаем суд. Прикажи привести его. Будем милостливы, но справедливы. Мы, Император и Самодержец Всероссийский, Петр Фёдорович, беззакония не творим, – громко сказал «Император».

Привели купца Ширинкина Кондратия Николаевича. Связанного. Его грузная фигура была ссутулена. Лицо измождено. Одежда грязна от сидения в подвале. Однако глаза его были смелы и прямо, с дерзостью, смотрели на «Императора». Купца поставили на колени перед троном.

– Что, купец, признавайся! Воевал против своего законного Государя? – спросил «Император», немного нагнувшись к купцу, связанному и поставленному у трона, под охраной казаков.

– Какой ты мне законный Государь! Вор ты и разбойник. Мятежник ты. Кровь везде льется рекой, где ты проходишь со своими ворами и бунтовщиками. Одно насилие от тебя и твоих помощников-собак, – спокойно ответил купец Ширинкин.

– Значит, не желаешь подчиняться своему законному Государю и служить не желаешь мне? – вновь уточнил Пугачёв.

– Тьфу на тебя. В аду гореть будешь, – завил купец и смачно плюнул, стараясь попасть как можно ближе к трону «Императора».

– Коли так, повесить его при всём народе. Что бы неповадно было нарушать мои манифесты и волю, – спокойно сказал Пугачёв.

Народ, в большинстве, ужаснулся. Начал креститься. Некоторые обрадовались злому и постыдному развлечению. К Кондратию Ермолаевичу подошли два казака и потащили его к виселице. Надели на шею верёвку. Поставили на табуретку. Поп расстрига перекрестил его и казаки выбили табурет из-под ног. Кто-то в толпе ахнул, кто-то заголосил. Послышался мат. Кто-то радостно засмеялся. Люди начали креститься и творить молитвы.

Затем были казнены ещё двое, оба приказчики.

– Есть ли жалобы у народа? Может, некоторые людишки беззакония творили, над людьми потешались? Если есть такие – то покажите. Его Императорское Высочество устроит справедливый суд. Зло будет наказано и правда восторжествует, – громко закричал один из ближних казаков.

Тот самый, который зачитывал титулы «Императора».

– Есть жалоба! Желаю справедливости! – закричала молодая девка, выйдя из-за спин людей, стоящих в первых рядах.

– Выходи и говори! Не бойся, – сказал Пугачёв.

Из толпы, к трону, вышла молодая и красивая девушка, в простом крестьянском платье. Гордо осмотрела народ, смело взглянула на «Императора», на его окружение.

Затем, немного подумав, заявила: « Да я и не боюсь. Казачка я, или нет? Чего мне бояться. Желаю я, чтобы вы, ваше Императорское Величество, казнили Ваську Ураскина. Снасильничать меня желал. Да не далась я. Он, подлец, ходит и насмехается. Обещает всё равно свой срамной умысел исполнить. А у меня защитников нет, отец сгинул давно, а мать больная. Накажи, государь, охальника!».

Пугачёв повел одним глазом и тотчас два казака нырнули в толпу.

– Кто такая? – тихо спросил Емельян Иванович, у атамана Кузнецова.

– Дунька Невзорова, Евдокия. Смелая девка. Отец сгинул не знамо где. Из бывших беглых семья. Никто не знает, откуда они и кто, – ответил Кузнецов.

– Не только смелая, но и красива больно! Прав ты был в дороге! Девки в городке хороши! – тихо заявил Пугачёв, рассматривая первую городскую красавицу.

Приволокли Ураскина. Пугачев подал знак рукой. Без всякого суда и дознания пойманного жителя города, по повелению Государя, повесили. Особо и не спрашивая о его явной или придуманной вине. Пытался Ураскин кричать, да ему быстро рот закрыли, забив в него грязную тряпицу. Девица смотрела, не отрываясь, за ходом приготовления к казни, а затем и за самой казнью. Как только труп обидчика закачался на виселице, развернулась и уверенно скрылась в толпе. Народ перед ней в страхе расступился, образуя коридор. Многие крестились, испуганно смотря в след лихой девки. Многие плевались и грозили проклятиями. Но большинство людей шептали молитвы от чертей и демонов, сглазу и ведьм, и всякой нечистой силы, обитающей случайно или надолго, в обычных, на первый взгляд, людях. Крестясь, просили что бы их эта чёрная сила не коснулась. В девке было что-то одновременно страшное и прекрасное. Она была выше крестьянской и работной толпы. Как будто бы судьба ей нарекла великое будущее.

Вновь вышел прежний казак и громко закричал: «Есть ли жалобы у народа? Может, некоторые людишки беззакония творили, над людьми потешались? Если есть такие –